Верующий всегда отдаётся предмету своей веры, и религия всегда основана на жертве. Но свойство жертвы различно, смотря по тому, как человек понимает себя и своего Бога. Пока в человеке открыто только его физическое существо, и Бог может являться ему не иначе как таким же физическим существом, только более могущественным, и отдаться такому Богу он может, только отдавая ему всё или часть своего физического существования. Для первобытного человечества, которое жило убийством и чужою
- 337 -
кровью, религия началась с пролития собственной крови, с самоубийства полного или частного, настоящего или символического. Добровольные человеческие жертвоприношения в Индии, сожигание детей в Сирии и Финикии, самооскопление фригийских галлов (жрецов Кибелы) и проч. — вот настоящая религиозная почва древнего язычества, которую прикрыли от нас поздние цветы эллино-римской мифологии.
Первое религиозное чувство — страх. Страх, не порождающий богов, а порождаемый богами. Первое представление Божества — невидимый скрытый огонь, сила всепожирающая, могущая всё превратить в хаос, первый культ — кровавая жертва. В этом нет ничего ложного или произвольного. Так должно быть, доколе человек живёт вне Бога, доколе злые и тёмные страсти господствуют над ним. И доселе для сознающего своё несовершенство человека начало премудрости есть страх Божий и люди, даже соединённые с Богом лучшей частью своей души, должны приносить в жертву худшую её часть.
Но человек, хотя и несвободный ещё от тёмных влечений, пригибающих его к земле и заставляющих трепетать пред незримым владыкой, всё-таки может поднимать чело к небу и смотреть на мировые светила. Для человека, созерцающего образ мира, образующая мир сила Божия является как свет мира. Тут он уже не боится Божества, а дивится ему в чудном строе вселенной. Всемогущество Божие является здесь уже не всепожирающей огненной силою, а всеозаряющей идеей, разумом всеобъемлющим и всеосвещающим. Тут уже не кровавые жертвы, не огонь Молоха, не дикие крики и исступлённая пляска корибантов, подражающая хаотическому движению стихийных сил, а мирное созерцание всемирной красоты (космоса), тихое пение, стройная музыка, как отголосок всемирного строя, мудрая беседа и бескровная трапеза... Здесь Божеству отдаётся или посвящается не жизнь плоти, а жизнь ума.
На этой второй ступени религиозное чувство страха переходит в удивление или благоговение, в религиозном представлении огненная сила уступает свету разума, а кровавые самоубийственные жертвоприношения заменяются чистым созерцательным. аскетизмом. Но религиозный человек не может остановиться и на этом. После того как очи его ума открылись и увидели Божество в
- 337 -
свете и разуме, нравственное его существо хочет раскрыться для живого, не умозрительного, а действительного и существенного соединения с Божеством, хочет порвать узы частного бытия, примкнуть своим тесным сердцем к всеобъемлющему сердцу вселенной.
Глубочайшая сущность человека есть его нравственная свобода или воля, и соединиться существенно с Богом значит для человека свободно отдать ему волю свою. Это и совершается в истинной молитве, которая вся сосредоточивается в решении: Да будет воля Твоя. Тут и Божество открывается нам в своём собственном качестве, как бесконечно благая, совершенная воля, как дух любви, всепроникающий и оживляющий, пламенный и светлый вместе. На этой третьей ступени религиозное чувство из страха и благоговения переходит в любовь, сила Божия открывается в духе благости и любви, и культ состоит из духовной жертвы и свободного сочетания человеческой воли с волею Божественной в чистой молитве.
Но, соединяя с Божеством свою волю, как начало всего своего бытия, полагая в истинной молитве новое начало благодатной, духовной жизни, религиозный человек не может остановиться на этом начале. Поднявшись на вершину чистой религии, заключив нравственный союз с Божеством, он должен, просветлённый и обновлённый, сойти к миру, вступить в новую религиозную связь с людьми. Заповедь этого нового союза есть совершенная любовь («заповедь новую даю вам, да любите друг друга»), и выражается она видимым образом прежде всего в благотворении, или милостыне. Истинная милостыня есть чисто нравственное, благодатное отношение к ближнему, как истинная молитва есть чисто-нравственное благодатное отношение к Богу.
«Милости хочу, а не жертвы» — это пророческое слово, подтверждённое Христом, обозначает поворотный пункт в религиозном понимании. На низших ступенях религии человек, принося свои жертвы, думал, что они нужны Богу, что Бог так же хочет этих жертв от человека, как сам человек хочет милости от Бога. Согласно такому пониманию, Божество не только даёт нам жизнь, но и само живёт на наш счёт. Против этого-то направлено слово Божие: «Милости хочу, а не жертвы», т. е. хочу не того, что вы Мне даёте, а что Я вам даю. И когда на
- 339 -
более высокой ступени религии в истинной молитве человек приносит Богу высшую духовную жертву, жертву своей воли, и соединяет её с волею Божией в решении «да будет воля Твоя», то тем самым и он усваивает для своей деятельности слово Божие: милости хочу, а не жертвы, т. е. хочу не брать у ближнего, а давать ему, не жить на счёт другого, а чтобы другой жил на счёт меня. В силу сочетания человеческой воли с божественною, выражение всеблагой воли Божией становится правилом воли человеческой: милости хочу, а не жертвы. С другой стороны и Бог может принять духовную жертву человеческой воли никак не ради жертвы, не для того, чтобы поглотить её, а для того, чтобы, сочетав эту волю с Собою, сделать её свободным проводником Своей благодати или милости. И человек, нравственно соединённый с Богом, должен относиться к людям no-Божьи; он должен относиться к другим так, как Бог относится к нему самому.